Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какую музыку попросят, такую и буду сочинять и играть. Но для вас опять буду писать оперу от всего сердца, с любовью к моим дорогим Пражанам, которые меня понимают. Вот за это давайте и выпьем».
Моцарт встал, все выпили вместе с ним. Пани Людмила, которая в этот момент внесла поднос с кофе и услышала последние слова, блаженно заулыбалась, она в мыслях перенеслась на Бертрамку, может быть, опять повторятся те счастливые дни.
Праупнер поклонился Моцарту:
«Обещаю для хора выбрать самых лучших музыкантов».
«Тогда это будет уже небесный хор, как и его регент», – засмеялся Моцарт и тут же вспомнил:
«Кстати, как дела у моего ученика Гека, он всё ещё у вас?»
«Нет, он уже дома в Добрушке. Как я слышал, продолжает заниматься музыкой».
Князь Лихновский удивился:
«Вы мне, Моцарт, не рассказывали, что у вас в Праге есть ученик. Хороший? Или такой же, как я?»
«Он всего лишь студент-философ, вокалист, но с княжеским талантом, ваша светлость. Я давал ему уроки ежедневно, мы прекрасно с ним поладили. Это был отдых, не работа».
«Благодарю за откровенность, маэстро. Мы ведь с вами тоже прекрасно ладим, иначе нам было бы не выдержать столь долгий путь вдвоём. От Вены до Берлина!»
«Однако если у вас появится желание, я смогу давать вам уроки в экипаже. Напишу цифрованный бас или мелодию сотворю, а вы будете гармонизовать задачку.
Хотите, начнём прямо сегодня вечером, и я сочиню, благодаря вам, что-нибудь симпатичное». – Моцарт оглянулся по сторонам, его глаза так и светились искренней радостью. Друзья переглядывались, понимали, что такие минуты в жизни не забываются и уже не повторяются.
«Как поживает твой инструмент, Франтишек?», – Моцарт подошёл к затемнённому клавиру, разбежался пальцами по клавиатуре C-dur-ным аккордом снизу доверху. Потом присел, склонил голову, почувствовал остатки запаха фиалок, хотя их там давно уже не было. Запах напомнил ему, как на концерте кто-то выкрикнул из зала: «Что-нибудь из „Фигаро“!»
Князь Лихновский поднялся из-за стола, часы на башне Святого Вита пробили девять:
«Сожалею, но пришёл наш час, Моцарт».
«Слушаюсь, пан генерал! Готов служить!», – Амадей щёлкнул каблуками и отдал салют. Тяжело расставаться с друзьями. Все встали, выпили на добрый путь, за счастливую встречу.
Тёмное небо засыпано яркими звёздами, провожающих целая толпа. Тут и смех, и громкие голоса. Тёплый весенний вечер. Слуга усадил князя и его гостя в карету, укрыл их хорошенько одеялами. Искры полетели из-под нетерпеливых конских копыт.
До свиданья, до скорой встречи! В день Великой пятницы 1789 года дорожная карета с княжескими коронами и гербами развернулась в сторону Каменного моста и уверенно помчалась в Драждьяны.
Глава 2. Королевская табакерка под цветочными шипами на Бертрамке
– 1 —
Последний день солнечного мая 1789 года был таким же ярким и свежим, как и те цветы, что украшали императорский тракт от границы Пруссии до самой Праги. Майский ветерок причёсывал многообещающие поля пшеницы, птицы задорно распевали гимны чешской земле.
Въезжая в любимый город, Моцарт погрузился в воспоминания об истории чешской музыки, которую так подробно и красиво осветил ему дорогой друг Душек одним из тех чудесных вечеров на Бертрамке, стоя у карты королевства без короля, где музыка правит сердцами людей.
Знакомые башни выныривали из серо-голубого тумана, и Моцарт уже наметил себе, куда побежит, как только дорожная коляска остановится на Итальянской площади. У Душков его, должно быть, ждут письма от Констанции, ну хоть одно-то есть наверняка, значит – первый визит туда. Второй, конечно, в Ностицов театр к Доменико Гвардасони.
Прозвучала труба почтальона, и путешественники приготовили дорожные паспорта. Проверка прошла без задержек, вот и прибыли в желанное место. Моцарт попросил выпустить его перед почтовым управлением на Итальянской площади, это как раз возле дома Душковых.
Он как юноша вбежал по лестнице и забарабанил в дверь:
«Открывайте, кто-нибудь!»
Постучал второй раз, и третий. Наконец, дверь приоткрылась, показалась голова пожилой пани:
«Господа уже месяц, как на Бертрамке, а пани Душкова ещё из Германии не вернулась».
Моцарт поклонился, поблагодарил. Спускаясь по лестнице, хлопнул себя по лбу:
«Я и не заметил, а ведь давно уже настоящая весна!»
Кивнул проезжающему кучеру:
«К театру Ностица. Побыстрее, пожалуйста, я очень тороплюсь».
Кучер поддал кнутом, как саблей, кони с места рванули вперёд, но душа Амадея летела ещё быстрее! Привратник Зима не верит своим глазам:
«Пан Моцарт, вы снова в Праге! Но вот жалость-то какая, вот жалость!»
«Да в чём же жалость, друг мой Зима?»
«Пана Гвардасони нет на месте, вот что».
«А где же он?»
«Уехал из Праги».
«Куда? Когда вернётся?»
«Вот уж если бы я знал!», – продолжал жалобно причитать верный служака, не отрывая глаз от своего любимчика, но объяснить ничего толком не мог. Ясно одно: Гвардасони отсутствует, вместо него директором сейчас пан Вар.
«Когда вернётся – не знаю и думаю, никто не знает. В канцелярии никого нет».
Моцарт не собирался продолжать бессмысленный разговор, поблагодарил и снова в коляску:
«На Бертрамку!»
«Куда, простите, милостивый пан?»
Этот вопрос кучера услышал Зима, провожавший маэстро, он и разъяснил дорогу хозяину лошадей. У того сразу посветлели глаза, понял, куда надо ехать.
А у Моцарта взгляд, наоборот, теперь утратил первоначальную радость:
«Ну, предположим, письмо-то от Констанции я найду на Бертрамке, но что делать с Гвардасони? Возможно, Душек что-нибудь знает, положусь на него».
Навстречу коляске зашумели тополя императорского тракта, а вот и каштаны, уже отцветают! В последний раз, в ноябре 1787 года, вокруг кареты кружили золотые листья, а сегодня его встречает запах акаций. А вот и верный страж Бертрамки, Волк, лает на незнакомых лошадей, расшумелся, нарушая покой и тишину в усадьбе.
Все обитатели высыпали во двор. Увидели господина в треуголке, радостно вздыхают: сам пан Моцарт, словно с неба к нам свалился. Да-да, это он, только немного побледнели, милостьпан, да на лице у вас будто тень какая, грустите о чём-то. Господина нет дома, к сожалению, но к вечеру вернётся.
Домоправительница пани Людмила сообщила всё это и вдруг радостно всплеснула руками:
«Здесь есть письмо из Вены от вашей госпожи, сейчас мигом принесу!»
Одним движением она была уже на лестнице, и пока Моцарт расспрашивал семейство приказчика о здоровье да всё удивлялся, как выросла Анинка за два года, Людмила была тут как тут с письмом в руке:
«Вот оно, пожалуйста», – запыхалась и порозовела, протянула запечатанную бумагу.
Моцарт тут же, забыв о присутствующих, схватил долгожданное письмо, быстро двинулся с ним по садовой дорожке, всё выше, выше, дошёл до каменного стола, где ещё не так давно писал своего «Каменного гостя».
Сел на лавку и дрожащими пальцами распечатал драгоценный лист. Садовые деревья отцветали, ветерок разбрасывал лепестки яблонь и груш, они танцевали в воздухе вокруг взволнованного Моцарта.
Он не слышал ни песни дрозда, ни многоголосого приветствия от других птичек-певуний, его подружек ещё с «донжуановских» времён. Письмо от Констанции прочитал дважды, трижды, и ещё раз пробежал глазами. Поднял голову, огляделся вокруг. Нежная зелень так и звала к себе: «к нам, к нам, иди сюда».
Заметил светлую девичью головку, она выглядывала из-за каменного стола. Ребёнок гармонично сливался с природой весеннего сада. Моцарт погладил девочку по волосам, она протянула ему несколько роз, свежих, весенних, но с колючими шипами.
Моцарт поспешил спуститься вниз, к дому. Чувствовал, что надо бы вернуться в Прагу, выяснить, что там с Гвардасони. Правда, от обеда, предложенного пани Людмилой, отказаться был не в силах, очень проголодался. Ел торопливо, даже жадно, весь раскраснелся:
«Тороплюсь, надо быстрее в город. Что там с этим Гвардасони…».
Колючие розы лежали на белоснежной скатерти и своим настойчивым запахом напоминали: «Пожалуйста, немного водички». Он поставил цветы в вазу на клавир и тут же забыл о них, быстро вышел из салона, поблагодарил хозяйку и поспешил к карете:
«Вечером вернусь, пани Людмила. Если Франтишек приедет раньше, скажите ему, что я здесь»
«Останетесь у нас?»
«Там будет видно», – он уже из экипажа помахал рукой всей прислуге с приказчиком Томашем во главе.
– 2 —
«Куда прикажете ехать?»
«На Старомнестский рынок в Тынскую школу, к Праупнеру», – сказал наобум. Не хотелось ехать к «Грозди». Чувствовал, внезапное исчезновение Гвардасони не случайно и несёт какую-то угрозу их апрельскому договору о новой опере. И всё же продолжал тешить себя надеждой, может, тот поехал в Драждьяны, к нему, уточнять подробности контракта, а он, Моцарт, за этим же приехал в Прагу, вот они и разминулись.
